Насколько я всегда любила брата, настолько я его разлюбила (почти). Теперь и в нем, и в его жене есть для меня что-то отталкивающее, раздражающее. Что-то встало между нами, и не уходит, по крайней мере, я так чувствую. Я всегда очень трудно прощаю. Тем более, что напрямую он извинения не попросил. Так, суетится чего-то, старается нам с мамой помочь во многом, подвезти там, заплатить за такси. Вполне, может быть, правда, что он и не считает себя таким уж виноватым. А я - считаю. Не защитил женщин от обидчиков, смолчал, чтобы не портить отношения - чем ты лучше того дерьма?

Читаю отличный рассказ Элизабет Хэнд «Наименьшие козыри». В нем главная героиня - тату-мастер. Я всегда как-то смутно, абстрактно, но хотела бы, в принципе, иметь небольшую изящную татуировку. Но сегодня, читая этот рассказ, дошла до яркого, подробного описания того, как бьют татуировкиСначала я обвела контуры. По телу у меня каждый раз пробегает дрожь, когда стерильная игла впервые дотрагивается до кожи и та горит, словно я провожу по ней докрасна раскаленным металлическим острием. Пока Джулия не сделала мне первую наколку, процесс татуировки представлялся мне рядом болезненных точечных уколов.
На самом деле ничего подобного. Ощущение скорее такое, будто проводишь по коже остро заточенным металлическим пером или паяльником. Боль мучительная, но вполне переносимая. Я смотрю на вибрирующую татуировочную машинку с подобием осиного жала на конце и вижу под иглой тонкую линию черной туши, разбавленной красным: моей кровью. Левой рукой я туго растягиваю кожу (тоже чертовски больно), а правой рукой управляюсь с машинкой и бумажными полотенцами, которые пропитываются кровью по мере движения иглы, ходящей крохотными кругами; и стараюсь не нажимать слишком сильно, чтобы не вспороть кожу. Я прочерчиваю контуры плеч, полумесяц в основании шеи и выпуклость черепа, обозначая одной жирной линией волну падающих волос. Потом перехожу к рукам и коленям фигуры.
Когда боль становится нестерпимой, я ненадолго прерываюсь и глубоко дышу. Потом смазываю вазелином рисунок на своем бедре, протираю кусочком марли иглу, испачканную в краске и крови. Минут через двадцать страха, вызванного вибрирующей иглой татуировочной машинки, ваш мозг начинает бурно вырабатывать эндофрины, но они не блокируют боль, а просто притупляют, и она разливается по всему вашему телу, не сосредоточиваясь больше на нескольких квадратных дюймах туго натянутой кожи, которая горит, словно под раскаленным докрасна тавром. Извращенное удовольствие, какое получаешь от хорошего массажа или крутого секса; изнеможение, невыносимая мука, дикий восторг. Я закончила внешние контуры фигуры и ненадолго прервалась... Вся нога у меня болезненно ныла, но рисунок выглядел неплохо. Я поменяла иглу в машинке и принялась за растушевку, призванную придать фигуре объем и цвет. Кончик полой иглы, выбрызгивающей краску, вонзается глубоко в кожу, но я моментально отдергиваю машинку. Таким образом тушь растекается под слоем эпидермиса, и тогда даже самая черная краска кажется серой. и меня буквально затошнило, чуть не стало плохо, как перед обмороком. Нет уж, подобные экзекуции не для меня). Я палец порежу и то у меня сразу в глазах сразу темнеет и я чуть ли не в обморок бухаюсь, вообще не переношу боли. Бог с ней, с тату).